Из воспоминаний Василия Васильевича Андреева
Когда в 1880-х годах я обратился впервые к инструментальному мастеру, очень талантливому, известному особенной выделкой смычков и починкой старинных инструментов[1], с просьбой сделать по моим указаниям из лучших сортов дерева балалайку, то вначале он принял мое предложение за шутку; когда же я уверил его, что говорю совершенно серьезно, он так обиделся, что перестал со мной разговаривать, вышел в другую комнату, оставив меня одного. Я был очень смущен, но, тем не менее, решил настаивать на своем; в конце концов мне удалось убедить его, не словами, а делом [...] Я принес ему простую деревенскую балалайку, стоившую 35 коп., на которой в то время играл сам, сделанную из простой ели, с навязанными ладами, и сыграл ему на ней несколько песен. Моя игра его настолько удивила, что он согласился сделать мне балалайку с тем, чтобы я дал ему слово никому и никогда о том не рассказывать, так как такая работа для него унизительна и может серьезно повредить его репутации. Я долгими часами просиживал у него, следя за работой, делая необходимые указания, касающиеся размеров частей, выбора дерева и т. д., и неоднократно был свидетелем, как, при каждом звонке, он быстро вскакивал и накрывал верстак тут же лежащим наготове платком, чтобы кто-нибудь из его заказчиков или посторонних не увидел лежащей на (верстаке) [...] балалайки [...].
***
После первого концерта «Кружка любителей игры на балалайках» в 1888 г. в Петербурге[2], сопровождавшегося успехом, я задумал дать концерт я Москве. Вот где, думал я, балалайка в особенности должна понравиться, именно в сердце России! В Москве взят был зал Благородного собрания[3]. За три недели до концерта были расклеены большие афиши по городу с объявлением: «Концерт кружка любителей игры на балалайках с участием оперных артистов», которых, кстати сказать, удалось пригласить с больший трудом и за большой гонорар (никто не хотел выступать с «балалаечниками»). Считаясь с силой предрассудка, я с первых же шагов своих боролся с предубеждением против балалайки и стремился всеми мерами вывести ее из приниженного состояния и дать возможность занять по праву принадлежащее ей место, а потому для своих концертов всегда выбирал самый лучший зал. Стремясь создать наилучшую обстановку, я приглашал к участию выдающихся оперных певцов и вообще артистов серьезного жанра. Цыганское пение и вообще так называемый «легкий жанр» навсегда был исключен из балалаечных концертов и никогда не допускался в их программу. Так было и в первом концерте в Москве [...].
Публики в огромном зеле Благородного собрания, вмещающем несколько тысяч, было всего 200—300 человек, из коих человек восемь или десять представителей прессы [...] да человек 30—40 студентов [...]. Тем не менее, на этом концерте горсть присутствующих пришла в такой энтузиазм, что долго не расходилась и по окончании концерта, собравшись на лестнице, устроила на выходе всем нам овации. На другой день ко мне пришла группа студентов, присутствовавших в концерте, с товарищами в качестве депутатов, с благодарностью за доставленное наслаждение, добавив, что если бы они могли предполагать, что на «балалайках» услышат такую музыку, то весь Университет не отказался бы послушать концерт, и что вообще цель — поднять на известную высоту незаслуженно осмеянные народные наши инструменты — играет большое значение и заслуживает всякой поддержки, что необходимо повторить концерт. Я горячо поблагодарил, но о повторении нельзя было и думать, так как у нас после Москвы намечены были концерты в Курске, Орле, Туле и других городах, а все участники балалаечники были любители, и все служили в разных учреждениях в Петербурге, и могли пользоваться только двухнедельным отпуском [...].
Я отправился с кружком в дальнейшее турне в Тулу, Курск к т. д., где повторялась с поразительным сходством та же московская история — горсть публики, энтузиазм и... везде большие убытки [...].
***
В 1892 г. я выбрал пять человек, не связанных службой [...], и отправился с ними в Париж. Поиграв там в нескольких музыкальных салонах, в редакции газеты «Фигаро», мы дали на прощанье свой концерт в зале Эрара и, пробыв в путешествии несколько недель [...], возвратились домой [...]. Что касается артистического успеха, я могу сказать, что он действительно был выдающимся, о чем говорят сохранившиеся у меня рецензии парижских газет, несмотря на то, что тогда нас было всего только пять человек исполнителей-дилетантов с очень незначительным репертуаром. Парижане были поражены тем, что на трехструнных инструментах можно извлекать такую звучность, и восхищались тембром инструментов и тонкими нюансами исполнения. В этих концертах с нами неоднократно выступала Годар[4] и знаменитый пианист Пюньо[5], композитор Массне, профессора Парижской консерватории, и вообще многие большие музыканты Парижа [...].
***
Несмотря на внешний очень большой успех, я хорошо чувствовал и знал, что на мое дело смотрят [...] не более как на любопытный фокус, и что придется еще много бороться с укоренившимся веками предрассудком, пока признают за балалайками действительно музыкальное значение и права. Вся последующая моя деятельность показала ясно, что я не ошибался и верно предугадал предстоящую мне тяжелую борьбу. Тем не менее, я шел вперед не останавливаясь, несмотря на множество препятствий и неожиданных затруднений, часто встречавшихся на этом — скажу прямо — тяжелом пути. Приведу в виде примера одно из таких «неожиданных затруднений», как наиболее любопытное. Чтобы наглядно убедить музыкантов в правоспособности наших народных инструментов, было переложено по предложению известного дирижера А. Л. Горелова[6] скерцо из Четвертой симфонии П.И.Чайковского («Pizzicato ostinato»), как нельзя более подходящее для щипковых инструментов. Скерцо было переложено талантливым Н.П.Фоминым[7], изучившим до тонкости все свойства великорусских инструментов, целиком (не было изменено ни одной ноты), и тщательно нами разучено, на что было потрачено немало времени и труда.
Но перед самым выходом в концерте в Дворянском собрании[8] для совместного исполнения с симфоническим оркестром под управлением А.Л.Горелова ему подали письмо от Анатолия Ильича Чайковского[9] с категорическим запрещением исполнять на балалайках произведение его покойного брата, даже с угрозой преследования судом, если его требование не будет исполнено. Характерно, что никто из музыкантов, ни сам А. И. Чайковский, ни другие, ни разу не присутствовали на репетициях, хотя они происходили открыто в зале Дворянского собрания, а поэтому решительно никто из музыкантов, кроме самих исполнителей, не слышал, как звучит произведение П. И. Чайковского в исполнении на балалайках; таким образом, жестокий приговор был произнесен «заочно».
Несмотря на протест А.Л.Горелова, доказывавшего, что воспрещение А.И.Чайковского не имеет под собой ни юридической, ни нравственной почвы, я решил временно ему подчиниться, и скерцо в этом концерте так и не исполнялось. Но несколько недель спустя я пригласил всех композиторов и дирижеров Петербурга, а также и музыкальных критиков прослушать «запрещенное» скерцо и произнести свой приговор, «может ли оно исполняться на балалайках», заранее обещая подчиниться решению музыкантов. А.И.Чайковскому было послано особое приглашение письмом, в котором я указывал, что охотно подчинился его решению, понимая, что он, не слышав исполнения, предполагает возможность искажения в исполнении на балалайках произведения его брата, а потому я прошу лично его прослушать, и что голос его будет решающим среди других приглашенных судей.
За три недели до устроенного музыкального вечера было разослано 48 приглашений, по которым на вечер явилось четыре человека, из которых один очень извинялся, что приехал не будучи в числе приглашенных, но просит разрешения присутствовать, так как его крайне интересует исполнение скерцо на народных щипковых инструментах, природному звуку которых хотел подражать П.И.Чайковский в своем произведении. Это был знаменитый Исайе — скрипач, приехавший концертировать в Петербург[10] и остановившийся у своего друга А.И.Зилоти[11], с которым вместе и приехал на этот музыкальный эксперимент. Итак, из 48 русских музыкантов поинтересовались только четыре: А.И.Зилоти, Н.Соловьев[12], музыкальный критик Баскин[13] и профессор В.В.Безекирский[14]. Никто из других музыкантов не присутствовал; да и сам Анатолий Ильич Чайковский не приехал и даже ничего не ответил на мое пригласительное письмо.
Присутствующие, прослушав, вынесли единогласное постановление, что скерцо в исполнении на балалайках звучит несравненно лучше, чем в исполнении смычковых. Особенно был в восхищении Исайе, находя, что задача, осуществить которую стремился композитор в своей инструментовке, блестяще разрешена нашими народными инструментами [...].
***
В 1896 г. — пятом году моей работы в полках по организации солдатских оркестров балалаечников - я убедился на практике, насколько живое это дело. Но чем более тратил я времени и труда, тем более убеждался, что дело нуждается в более прочных основаниях, так как, в сущности, его существование находилось в зависимости от желания и доброй воли командиров полков, а потому все мои труды могли в любой момент быть прерваны, а с этим погибла бы и моя идея: неуклонно и последовательно распространять через посредство воинских чинов, как наилучших проводников в деревнях, доступные народу инструменты, идея, ради которой я не только трудился, но и боролся уже столько лет. Мысль у меня была такая: соединить всех моих учеников балалаечников в один большой оркестр человек в 80—100 и просить разрешение выступать им под моим управлением в концерте для инвалидов, ежегодно устраиваемом в марте месяце в Мариинском театре. Я был уверен, что мои ученики-солдаты не ударили бы в грязь лицом, и что такое выступление вызвало бы в них самих известный подъем [...]. Но прежде, чем привести в исполнение свое намерение, я обратился за советом к большому другу моего дела, глубоко сочувствовавшему моим начинаниям, Тертию Ивановичу Филиппову, в то время бывшему Государственным Контролером[15]. Тертий Иванович одобрил мой план [...].
Все дни проходили в занятиях с солдатами, я ежедневно был занят от часа дня до девяти часов вечера. Возвращался я домой из казарм очень усталый, почти измученный, но на душе было легко. Я видел с какой охотой, с каким удовольствием работали мои ученики; как им нравилось их занятие и какие невероятно быстрые делали они успехи. Да и не мудрено, ведь инструменты, на которых они учились, были им родные и близкие по духу [...]. Я с таким рвением предавался своей работе, что не замечал тех ограничений, чтобы не сказать большего, которым приходилось подвергать себя на каждом шагу. Но зато у меня было до 150 отборных исполнителей балалаечников, соединенных из нескольких полковых оркестров, с готовым репертуаром для предполагаемого участия в инвалидном концерте, на который я возлагал столько надежд [...].
[В 1896 году] я написал письмо Л.Н.Толстому, в котором обрисовал все дело и свою работу в полках и, хотя мало надеялся на ответ, но, как говорится, решил испить чашу до дна! Но, к великой своей радости, я получил письмо от Л.Н.Толстого. Вот что он писал мне: «Милостивый государь Василий Васильевич! Думаю, что Вы делаете очень хорошее дело, стремясь удержать в народе его старинные, прелестные песни. Думаю, что путь избранный Вами, приведет Вас к цели, потому желаю успеха вашему делу. С совершенным почтением, готовый к услугам. Лев Толстой. 20 марта 1896 года»[16]. После этого письма я уже ни минуты не сомневался, что стою на верном пути [...]. Сочувствие Л.Н.Толстого восстановило мою энергию и веру в себя [...].
Я немедля приступил к приглашению лиц, могущих вести преподавание народной музыки в войсках, и, избрав восемь человек, пригласил их к себе в деревню, где в течение лета подготовил и ознакомил их с методами обучения, а осенью 1(?) сентября 1897г. штат преподавателей уже положил начало своей деятельности в войсках гвардии Петербургского гарнизона.
С благодарностью и отрадным чувством вспоминаю работу преподавателей — моих сотрудников, давшую огромные результаты. Через их руки прошли многие десятки тысяч балалаечников — солдат, обученных по своему личному желанию. Теперь нет в России такой деревни, где не встретилось бы балалайки [...]. Но это была лишь подготовительная работа к развитию и осуществлению главной идеи — «распространения коллективного занятия музыкой среди народа», т. е. повсеместной организации великорусских оркестров и, главным образом, в деревнях [...].
Планомерная работа штата преподавателей в войсках достигла главной своей цели. Обученные воинские чины, из года в год возвращаясь к себе на родину с балалайками, постепенно уничтожили насмешки и недоверие, с каким ранее к ним относился народ, и широко распространили [игру на народных инструментах] по всей России. Народ принял их в свою среду. Первый и трудный этап был пройден. Теперь осуществляется второй и самый главный — это организация деревенских народных оркестров и вообще широкое распространение коллективного занятия музыкой в народе.
Несомненно, чтобы [создать] хор, хотя бы самый маленький, необходим регент или вообще музыкальный инструктор; так же необходим он и для организации народного оркестра. Навстречу этим требованиям пошли курсы «Общества распространения игры на народных инструментах и хорового пения», уже существующие третий год[17], главной целью которых является готовить именно таких инструкторов по строго определенной, соответствующей задачам и выработанной практикой программе. Деятельность «Общества» закладывает фундамент для создания [...] в недалеком будущем «Дома Народной музыки» — учреждения, которое могло бы обслуживать всю Россию, выпуская опытных специалистов, организаторов народных оркестров, а также и хорового пения, которые, привлекая трудящиеся классы населения к активному участию в искусстве, в самых широких размерах предлагали бы музыку народу [...]. Такое занятие, повышая музыкально-культурный уровень в массах, несомненно будет способствовать выделению из народной среды настоящих музыкальных талантов [...].
Из всей работы, какая выпала на мою долю, конечно, самая трудная была борьба с «предрассудком». Не только не хотели верить, что из ничтожной «трень-брень» можно создать какую-нибудь музыку, но большинство считало ее пустой и чуть ли не вредной забавой [...]. Много, повторяю, еще придется поработать, чтобы повысить музыкально-культурный уровень народа. И верным путем для такого повышения является широкое привлечение масс к активному участию в искусстве, посредством коллективного занятия музыкой на легкодоступных и близких по духу народу усовершенствованных музыкальных инструментах и ознакомлением его с репертуаром, доступным его пониманию. Вот к этим-то целям и была направлена вся предыдущая 28-летняя музыкально-педагогическая деятельность Великорусского оркестра[18], в то же время являющегося образцовым показателем игры на усовершенствованных народных инструментах — условие, необходимое потому, что каждое искусство живет и поддерживается образцом. Яркий пример необходим для подражания [...].
Для музыкального развития народа до сего времени почти ничего не делалось рационального. Отрадным исключением служит попытка некоторых деятелей и частных лиц по организации деревенских хоров [...][19] Лица, знающие народ, понимающие его нужды, знакомые не по одним только описаниям с его бытом, в качестве истинных друзей народа идут навстречу его культурным потребностям [...].
***
Главная цель и основная задача «Дома Народной музыки» должна быть организация народных оркестров и хоров [...][20]. Помимо теоретических музыкальных знаний, как обязательных для «Дома Народной музыки», намечается следующая программа его деятельности:
- Практическое изучение игры на всех инструментах, входящих в состав Великорусского оркестра.
- Постановка и дирижирование оркестром.
- Выработка способов и ознакомление со специальными методами преподавания для малограмотных взрослых лиц, совсем не знающих музыки.
- Курсы для всех желающих изучать практически игру на великорусских инструментах и их разновидностях.
- Оркестровые классы совместной игры и сольные.
- Периодические концерты из учащихся и для учащихся.
- Рекомендация инструкторов и учителей народной музыки.
- Склад доступных для распространения в народе изданий специальной облегченной нотной литературы для великорусских оркестров и хоров.
- Склад по удешевленной стоимости великорусских музыкальных инструментов.
- Образцовая показательная мастерская для выделки в местах народных инструментов.
- Справочное бюро, касающееся всех вопросов по организации великорусских оркестров.
- Всяческое содействие по организации оркестров и хоров в деревне, среди воинских чинов, рабочих, в учебных заведениях и проч.
«Дом Народной музыки» как центральное учреждение, имеет постоянным местопребыванием Петроград. Его отделения могут быть раскинуты по всей России. Весь музыкальный «инвентарь» для оборудования «Дома Народной музыки» имеется полностью уже налицо, как-то: все народные усовершенствованные музыкальные инструменты, входящие в состав Великорусского оркестра, школы-самоучители и сравнительно обширная литература, состоящая, главным образом, из народных песен в художественной обработке и произведений отечественных и иностранных композиторов, расположенных по степени трудности и, наконец, кадры опытных специалистов-преподавателей, вполне ознакомленных с этим народным музыкальным делом, с готовыми методами преподавания, основанными не на теоретических соображениях, а создававшихся сообразно требованиям, вытекающим из жизненной практики самого дела [...].
1917 г.
[1] Речь идет о петербургском мастере струнных инструментов Владимире Васильевиче Иванове.
[2] Концерт состоялся 20 марта 1888 г. в зале Петербургского кредитного общества. Здесь и ниже в оригинале Андреев пишет не «Петербург», а «Петроград».
[3] Ныне Колонный зал Дома союзов.
[4] Годар Бенджамен (1849 —1895) — композитор и скрипач.
[5] Пюньо Рауль (1852 — 1914) — пианист и композитор.
[6] Горелов Александр Леонтьевич (1868 —1937) — дирижер, композитор и педагог.
[7] Фомин Николай Петрович (1864 — I943) — композитор и педагог. Один из ближайших сподвижников В.В.Андреева.
[8] Ныне концертный зал Ленинградской филармонии.
[9] Чайковский Анатолий Ильич (1850 — 1915) — брат П. И. Чайковского.
[10] Исайе (Изаи) Эжен (1858 — 1931) — бельгийский скрипач, дирижер и композитор. Неоднократно гастролировал в России, начиная с 1880-х годов.
[11] Зилоти Александр Ильич (1863 — 1945) — пианист, педагог, дирижер.
[12] Соловьев Николай Феопемптовнч (1846 — 1916) — педагог, музыкальный критик и композитор.
[13] Баскин Владимир Сергеевич (1855 — 1910) — музыкальный критик. С 1887 г. заведовал музыкальным отделом «Петербургской газеты».
[14] Безекирскии Василий Васильевич (1835 — 1919) — скрипач и педагог.
[15] Филиппов Тертий Иванович (182? — 1899) — знаток русской песни и государственный деятель.
[16] Письмо Л.Н.Толстого хранится у меня как реликвия. — Прим. В. Андреева.
[17] Первые два года на курсах обучались народные учителя и учительницы, как ближе всего стоящие к народу, а теперь обучаются воины-инвалиды и другие лица, желающие ознакомиться с этим народным музыкальным делом, — Прим. В.Андреева.
[18] Оркестра русских народных инструментов под управлением В. Андреева.
[19] Городцов, Завадский и другие организаторы деревенских хоров. — Прим. В. Андреева.
[20] В. Андреев говорит о «Доме Народной музыки», который предполагалось организовать в Петрограде в 1917 г. для обучения игре на русских народных инструментах и пению широких масс трудящихся.
Памяти замечательного музыканта
Д.И.МИНАЕВ*
Дмитрий Иванович Минаев (1876 - 1970) — исполнитель на балалайке и педагог. Организатор ансамбля любителей игры на русских народных инструментах «Наш» (впоследствии — «Баян») в Петербурге.
*Имел удостоверение на право ношения знака Великорусского оркестра народных инструментов за подписью В. В. Андреева (1913 г.) - (примечание Д. Бабиченко).
Я услышал балалаечный ансамбль В.В.Андреева в составе 8 человек, когда он выступал на закрытой сцене летнего загородного сада в Астрахани. Нежные, протяжные, хватающие за душу звуки, если не ошибаюсь, песня «Степь Моздокская» и задорные, искрящиеся весельем звуки песни «Вдоль по Питерской» произвели на меня такое впечатление, что я решил стать балалаечником [...].
Накануне концерта, на котором ансамбль «Наш», составленный из простых рабочих, должен был исполнять на народных инструментах увертюру из оперы «Руслан и Людмила» Глинки, было решено пригласить В. В. Андреева [...]. И вот день концерта [...]. Василий Васильевич показывается в дверях зала. Проходит в первый ряд. Как электрический ток прошел по рядам исполнителей [...]. Всех — и ансамблистов, и дирижера, и публику и, как признался впоследствии Василий Васильевич, его самого охватило радостное волнение [...]. Кончили играть. Гром рукоплесканий. Овация. Увлеченно аплодирует Андреев. В публике, как потом выяснилось, встал какой-то рабочий и, произнес целую речь, смысл которой сводился к тому, что вот чего может достигнуть русский рабочий, если только захочет [...].
С этого и началось знакомство ансамбля любителей с В.В.Андреевым. Он потом часто посещал наши репетиции. А в дальнейшем некоторые из участников ансамбля «Haш» вошли в состав оркестра Андреева, в том числе братья Сергей Иванович и Петр Иванович Алексеевы.
В.Е. АВКСЕНТЬЕВ
Василий Евгеньевич Авксентьев (1885 - 1973) — преподаватель игры на балалайке. Один из организаторов и руководитель первого в Сибири оркестра русских народных инструментов. В 1938 репрессирован.
В крепких руках В.В.Андреева слаженность исполнения достигала такой степени слитности и единства — метроритмического, динамического, агогического, — что оркестр представлял собой как бы один инструмент, на котором искусно играл виртуоз-дирижер [...]. В интерпретации русской народной песни «Вспомни, вспомни», легкой для технического освоения, но требующей особой, глубоко проникновенной выразительности; оркестр достигал такой степени совершенства, что в восприятии слушателей эта песня представлялась наполненной «вздохами», а начало песни, соответствующее слову «вспомни» и заключающее в себе лишь два звука, ощущалось как страстный голос призыва и мольбы [...].
При объяснении нюансов или общего вопроса исполнения произведения, Андреев пользовался излюбленным им методом доказательства от противного, противопоставляя положительному отрицательное. Это давало ему возможность во время репетиций прибегать к рассказам, полным острых жизненных наблюдений, как к иллюстративному материалу. При этом, говоря об отрицательном, Василий Васильевич пользовался уничтожающей остротой своего языка, что в соединении с его саркастической улыбкой производило впечатление сокрушительного удара [...]. Невольно положительное, как противоположность, вставало в вашем воображении как логически оправданное и целесообразное. В. В. Андреев умел одним словом дать исчерпывающую характеристику какого-либо лица или его действия.
А.С. ЧАГАДАЕВ
Александр Сергеевич Чагадаев (1889 — 1939) — князь, исполнитель на балалайке, дирижер и педагог. Артист оркестра В.В.Андреева. Руководитель первого оркестра русских народных инструментов за границей (в Лондоне 1909 — 1916 г.г.).
Осенью 1909 года В.В.Андреев во главе оркестра из 23-х человек отправился на гастроли в Лондон [...]. Настал день нашего первого выступления в громадном зале одного из лучших лондонских театров «Колизеум», вмещающем свыше 5000 человек [...]. Оркестранты, одетые в прекрасно сшитые фраки и белоснежные жилеты, выглядели очень эффектно, не говоря уже об Андрееве, который считался законодателем мод в Петербурге [...]. Ровно в 10 часов вечера вертящаяся сцена театра «Колизеум» подала оркестр на сцену. Раздвинулся громадный занавес. Море огня и невероятное количество публики в зале ошеломило оркестр [...]. Андреев с бледным и нервным лицом, очень сосредоточенный, вышел на сцену, занял свое место дирижера на небольшом возвышении, поднял руку, и оркестр заиграл чудесную русскую песню «Как во городе царевна». Прозвучали последние ноты, зал молчал, нам казались часами томительные мгновения тишины, и вдруг раздались оглушительные аплодисменты и с ними довольно-сильный свист [...]. Оказалось, что в Англии свист означает высший восторг публики, и вскоре директор «Колизеума» пришел поздравить Андреева с громадным успехом [...]. Газеты поместили много статей, в которых подчеркивалась роль Андреева как гениального возродителя русских народных инструментов. Замелькали в иллюстрированных журналах фотографии Андреева и оркестра, снимки балалаек, домр, гуслей. Особый успех у лондонцев имела песня «Эй, ухнем!» [...].
Быстро прошли три недели. Оркестр собирался уже домой, когда Андреев после одного из концертов объявил, что дирекция театра «Колизеум» продлила контракт еще на девять недель ввиду исключительного успеха [...]. Весь Лондон был охвачен горячим энтузиазмом к балалайке. Сотни писем получил Андреев с просьбой сообщить, где и как научиться игре на этом замечательном инструменте [...].
Второй приезд оркестра В.В.Андреева в Лондон в 1910 г. прошел с тем же триумфом, что и первый. Увлечение балалайкой в Англии стало постоянным явлением. Были открыты курсы игры на русских народных инструментах во многих английских школах, клубах, королевской гвардии [...]. Окончив гастроли в Лондоне, оркестр В.В.Андреева к началу 1911 г. после гастролей в Париже выехал через Портсмут в Нью-Йорк.
П.А. ОБОЛЕНСКИЙ
Петр Александрович Оболенский (1889 — 1969) — князь, организатор оркестра русских народных инструментов из рабочих завода хрустальных изделий в селе Никольское-Пестровка Городищенского уезда Пензенской губернии. В 1929 году Пётр Александрович эмигрировал во Францию, но в 1957 году возвращается на Родину. В последние годы жизни являлся членом Союза композиторов СССР.
Начиная с 1900-х годов, где только не возникали оркестры русских народных инструментов! В Петербурге почти не было семьи, где кто-либо не играл бы на балалайке; нередко из членов семьи организовывался небольшой оркестр. Не составила исключения и наша семья: мы, четыре брата объединились в квартет балалаек прима, секунда, альт и бас. Все мы, и я, особенно, не пропускали ни одного концерта оркестра В.В.Андреева. Кто-то из друзей, видя мое «горение», посоветовал пойти к Андрееву. Захватив с собой пачку провинциальных газет, в которых давались отзывы о концертах народного оркестра под моим руководством из рабочих Хрустального завода в городах Поволжья, я отправился к Андрееву домой [...].
Василий Васильевич принял меня просто и очень радушно. С интересом рассматривал он газетные рецензии, подробно расспрашивал об оркестре, а потом в кратких, но сильных словах благодарил за распространение русской инструментальной музыки в Пензенской глуши [...]. Андреев сказал, что вся его нотная библиотека в моем распоряжении и я могу брать из нее все, что хочу, для своего оркестра. Вскоре я получил разрешение бывать на репетициях оркестра В.В.Андреева. Они были подлинным университетом игры на русских народных инструментах [...].
Впоследствии, доведя свой оркестр до пятидесяти человек и работая в среде рабочих — любителей музыки, я понял, что собой представляют домра и балалайка для простого русского человека и какой неоценимый вклад внес В.В.Андреев, как основатель первого русского народного оркестра, в культуру своей родины [...]. Диву давался я, видя, как 15—18-летние мастеровые торопились после тяжелой работы на фабрике вечерами на репетиции [...].
С того времени прошло более половины века. И когда в 1959 г. на Выставке достижений народного хозяйства СССР в Москве я слышал выступления основанного мною оркестра (ныне оркестр народных инструментов города Никольска Пензенской области), я подумал: вот еще один нерукотворный памятник замечательному музыканту и человеку, отцу русской балалайки — Василию Васильевичу Андрееву.
Е.К. КАТУЛЬСКАЯ
Елена Климентьевна Катульская (1888 — 1966) — певица. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1958), народная артистка СССР (1965). С 1950 г. профессор Московской консерватории.
В 1910 г. я участвовала в одном из очередных концертов в Петербурге в пользу кассы взаимопомощи литераторов и ученых [...]. После моего выступления ко мне подошел В.И.Касторский и посоветовал остаться на концерте, чтобы послушать оркестр В.В.Андреева. Сначала Андреев исполнял классические произведения, а затем три народных песни. Звучание инструментов, мне мало тогда знакомых, было ярким и красивым. Меня поразило богатство тонких и разнообразных оттенков русских народных инструментов, которые выражали разнообразные человеческие чувства [...]. На концерте я была свидетельницей огромного художественного успеха Андреева. У этого вдохновенного музыканта, кроме совершенной дирижерской техники, была благородная простота и то сценическое обаяние, которые делают творчество артиста близким и человечным [...].
Вскоре я вторично встретилась с Андреевым в концерте в Петербургском университете, а затем в большом концерте в зале Дворянского собрания в Петербурге [...]. В последнем концерте во втором отделении выступал оркестр русских народных инструментов под управлением Андреева. И я вновь была свидетельницей высокой исполнительской культуры андреевского оркестра и восторженного приема дирижера публикой. В этот вечер мы договорились с Андреевым о творческих встречах для подготовки моих выступлений с его оркестром [...]. В.В.Андреев был в жизни и в искусстве простым, скромным, чутким и внимательным человеком — большого такта и обаяния. После первых же репетиций он произвел на меня впечатление тонкого, взыскательного музыканта. Репетируя программу, Андреев требовал от оркестра и солиста вдохновенного исполнения и ярких интонаций. Он настойчиво добивался от певца ясной дикции, музыкально-драматической выразительности и полного слияния голоса с оркестром. Василий Васильевич любил говорить об историческом значении русской народной песни, о тесной связи нашей классической музыки с русским народным искусством [...].
После совместной работы с оркестром Андреева для моего выступления в концертах были подготовлены «Жаворонок» Глинки, «Соловей» Алябьева, «Колокольчик» Гурилева, народные песни «Светит месяц» и «Лучина, лучинушка». С 1910 по 1913 год я неоднократно выступала с оркестром Андреева в лучших концертных задах Петербурга и Кронштадта, где особенно восторженно принимали «андреевцев» моряки. Часто в этих концертах я, кроме русских народных песен, исполняла арии Снегурочки и Марфы (из «Снегурочка», и «Царской невесты» Римского-Корсакова), Антониды (из «Ивана Сусанина» Глинки) и другие.
Б.С.ТРОЯНОВСКИЙ
Борис Сергеевич Трояновский (1883 — 1951) — исполнитель на балалайке и композитор. В 1904 — 11 гг. солист оркестра В.В.Андреева.
Андреев был на редкость обаятельный человек: остроумный, необыкновенно веселый и одаренный самыми разнообразными способностями. Он производил чарующее впечатление на всех и это, конечно, увеличивало его обаяние и как артиста. Довольно ему было войти в общество, чтобы овладеть всеобщим вниманием и держать это внимание на себе в течение целого вечера, причем, внимание это не ослабевало, а, наоборот, усиливалось с каждой шуткой, анекдотом или рассказом. Андреев был поистине любимцем всего Петербурга, но успех в великосветских салонах не вскружил ему голову. Он был слишком для этого умен [...]. Андреев как-то интуитивно, фанатически верил в свое дело. Он был уверен, что балалайка не есть лишь мода и пустая временная забавя, что балалаечный оркестр займет совершенно самостоятельное, серьезное положение на концертной эстраде и в музыкальной мире [...].
В 1918 г. Андреев со своим оркестром отправился на фронт давать концерты для Красной Армии, и это была его последняя поездка. На фронте Андреев простудился, заболел, и в ночь на 26-е декабря скончался [...].
Мне рассказывали, что во время последней поездки на фронт Андреев имел такой успех, что однажды после концерта красноармейцы под гром аплодисментов полверсты несли его на руках из депо до вагона, в котором он жил. Не меньшим доказательством успеха андреевского оркестра является также целая книга благодарностей за концерты, посланных А.В.Луначарскому от всех воинских частей, где играл оркестр.
А.Г.ШАГАЛОВ
Александр Гаврилович Шагалов (1886 — 19?) — исполнитель на домре. Артист оркестра В. В. Андреева (с 1910 г.?).
Оставшись сиротой, я был отдан в 1895 г. в школу солдатских воспитанников лейб-гвардии конногвардейского полка в Петербурге. Здесь я и увидел в феврале 1897 г. В.В.Андреева, пришедшего послушать существовавший в полку смешанный оркестр народных инструментов: балалайки, домры, мандолины и гитары. Андреев мандолины и гитары упразднил и начал создавать домрово-балалаечный оркестр. Мне шел тогда 11-й год, я был маленького роста, но попросился на балалайку-приму. Андреев посмотрел на мои пальцы и сказал: «Ты, пыж, еще мал. Учись на пикколо» (с тех пор он звал меня пыжом). Думал ли я тогда, что через тринадцать лет стану полноправным участником прославленного оркестра В.В.Андреева [...].
Гастроли в Англии, турне по Америке, концерты в Германии, Франции, приглашение в Австралию, родные русские города — Смоленск, Орел, Воронеж, Псков [...] . И где бы ни побывал оркестр В.В.Андреева, всюду после его посещения возникали свои, местные оркестры русских народных инструментов [...].
Великая Октябрьская социалистическая революция. В ноябре 1917 г. Андреев передал все лично принадлежащие ему музыкальные инструменты и богатейшую библиотеку в вечное в безвозмездное пользование оркестра [...]. В первую годовщину Октябрьской революции оркестр по распоряжению народного комиссара А.В.Луначарского был направлен на Северный и Уральский фронты, чтобы поднять боевой дух красноармейцев, торжественно отметить знаменательную дату [...].
Станция Кушва. Переполненное бойцами помещение для выступлений оркестра В.В.Андреева. Команда: «Встать!» — и тотчас же звонкий голос человека: «Садись!» Этот человек — Василий Иванович Чапаев. В бурке, папахе, полном вооружении. После концерта вышел на сцену в сказал: «Здорово, братцы, играете. Спасибо за подарок, петроградцы. Ваша музыка нужна нам». Потом Чапаев пригласил всех к себе закусить. Он ехал впереди в санях, запряженных двумя лошадьми цугом (ехали не по дороге), сзади мы — на розвальнях [...].
П.И.АЛЕКСЕЕВ
Петр Иванович Алексеев (1892 — 1960) — исполнитель на домре, дирижер и педагог. В 1908 — 1918 г.г. артист великорусского оркестра В.В.Андреева. Заслуженный артист РСФСР (1934). В 1919-39 один из организаторов и руководитель ансамбля русских народных инструментов, затем оркестра русских народных инструментов (с 1924 - оркестра московского радиокомитета, в 1936-39 - Государственного русского народного оркестра СССР). В 1945 — 50 организатор и руководитель оркестра народных инструментов Всесоюзного радиокомитета. В 1950 — 57 преподавал игру на домре в Музыкально-педагогическом институте им. Гнесиных. Автор книги "Русский народный оркестр" (М., 1953).
…В день похорон мне не пришлось быть на выносе тела В.В.Андреева из его квартиры на Мойке, д. 64, где происходили панихиды, и я решил подождать процессию на Невском проспекте, около здания бывшей Городской Думы. С утра стояла морозная погода. Из облаков пробивались лучи солнца [...]. Через несколько минут ожидания к тротуару, где я стоял, подъехал небольшой автомобиль; из него с трудом вышла могучая фигура в какой-то исключительно ладно сшитой и совершенно новенькой темно-синего цвета русской поддевке на меху, застегнутой на маленькие, красненькие, как рябина, пуговки. На голове этого гиганта красовалась необыкновенная меховая шапка. Подойдя ближе, я узнал Ф.И.Шаляпина — ближайшего друга Андреева, который один из первых открыл талант гениального певца-артиста. Я поздоровался, сказав, что процессия скоро должна появиться. И, действительно, со стороны набережной Мойки послышались звуки военного оркестра, исполнявшего «Траурный марш» Шопена. Процессия приближалась. Миновав Казанский собор, она подходила к месту, где в ожидании стоял Шаляпин. Он обнажил голову [...].
Трогательно простились с Андреевым все, проводившие его в последний путь. Перед могилой было произнесено много речей, отметивших труды Андреева, и, наконец, под звуки печальной музыки, гроб опустили. На могилу возложили множество цветов.
© 2011 январь